Слышим выстрел, и я ныряю на землю, там какая-то ложбинка была. У меня тело разместилось, а ноги от колен на поверхности оказались. И я их, как балерина, в первую позицию положил на землю, а сам про себя: только бы не зацепило, только бы не прилетело. Эта хрень рванула. Кто-то из ребят заорал. Малик закричал: Подольск! Ты на открытке лежишь!
Читать часть 1 интервью с Каспером
Прошу обратить внимание, что Автор не несет ответственности за высказывания и мнение героев интервью, которое Вам может не понравиться. Материал записывается со слов участников интервью, без поправок Автора. Статьи не являются рекламой или призывом к действию.
Малик стал собираться, я к нему подхожу, спрашиваю: Ты куда? Малик: Поеду на позиции, посмотрю, как там. Я: Давай я с тобой поеду. И доктор: Я тоже с вами поеду. Малик смотрит на нас: Вам здесь заниматься нечем? Нужно ребят готовить. Я отвечаю: Во-первых, мне надо проехать, посмотреть, как ребята устроены, всё ли правильно расставили. С Арго переговорить, с соседями пообщаться, посмотреть, как дела у связиста, всё ли у него нормально. Доктор поддержал: Ну, и мне увидеть этих ребят, которые ноги подвернули.
Я продолжил: Ну, а потом, смотри, сам говоришь, чтобы по одному не ходили, а тут собираешься ехать один, так ещё и 2,5 километра по этой лесопосадке топать. Неизвестно, что может произойти, а так, по крайней мере, рядом с тобой будет два калаша. И он такой посмотрел: Ну, ладно, давайте.
Ко мне старшина наш подходит и говорит: Правильно делаешь, что его одного не отпускаешь, а то он любитель мотыляться.
Малика беречь надо, он командир хороший, умный, заботливый. Людей под распыл не пускает. Неизвестно, кого нам могут прислать, если что-то произойдёт.В принципе, мне очень здорово везло с командирами. Малой тоже товарищ умный и ребят всегда берёг. Как-то раз собрал он нас – группу товарищей и воткнул им по полной, добавив: На войне нельзя никого убивать просто так, ни кошку, ни собаку, ни человека. К нацикам это ЦЕНЗУРА.
Нельзя просто так сложить дом, потому что рано или поздно туда вернутся люди, они будут там жить. Делаешь вот эти вещи просто так, потому что тебе в какой-то момент захотелось, надо быть готовым, что судьба тебе вернёт. Даже на войне нужно соблюдать свои определенные принципы.
Слова Малого я запомнил на всю жизнь. И всем ребятам, с кем работу проводил, я эти слова цитировал.
Приехали мы на точку 0. Запрыгнули в лесопосадку и пошли по ней. Зашли к ребятам радистам. У них вроде всё нормально, связь работает, у парня связиста всё хорошо, всё в достатке. Пошли мы дальше, прошли метров 200-300. Вдруг Малик куда-то в сторону дёрнулся и поднимает какую-то зелёную трубу: Ты посмотри, что я нашел. Я смотрю, похожа на трубы, с которых мы стреляли.
Малик говорит: Это Игла, две штуки валяются. При этом они боеготовые. Видимо, их кто-то бросил. На обратном пути пойдём, мы их заберём с собой. Я спрашиваю у него: А ты умеешь пользоваться? Малик: Конечно, я стреляю из них. Я: Меня научишь? Он: Без проблем. Придём. Пройдём курс.
Честно говоря, я там старался из всего научиться стрелять. У нас там этот блиндаж, в котором мы с Арго жили, там рядом точка АГСников была. Я начал к ребятам ходить, начали они меня натаскивать, потому что война вещь такая, обидно умереть и не забрать с собой хохлов, если ты не умеешь из чего-то стрелять: АГС, пулемёт, труба, роли не играет. Умение стрелять, обращаться с другими видами оружия, в принципе, повышает твои шансы на выживание.
До траншеи мы дошли быстро. Там нас встретил Арго. Мы с ним обнялись. Я ему дал несколько пачек сигарет, которые у Дава попросил, и дальше мы пошли по траншее. Опять дождь прошел. Грязи, причем даже ни грязи, а была болотная жижа. Дно неровное, прыгали с края траншеи на край, чтобы не замочиться и не упасть. Был большой шанс, что мы сами могли себе там ноги подвернуть.
Мы этот участок проходим, выходим в сектор другого отделения. Смотрим, а там перед нами, как Пушкинская в Москве. Грязи нет, всё отсыпано, никаких ни колдобин, ни бугорков, ничего. Проходим, я подхожу к командиру отделения и спрашиваю: Как вы это сделали? Он отвечает: Команду дал, срезали эти стенки с траншей, всё засыпали, выровняли.
Я Малику говорю, что сейчас вернусь. Пошел назад, цепанул первого командира отделения, показываю ему: Видишь? Он такой: Вижу. Я: Понимаешь? Командир отделения: Да, понимаю. Я это всё сделаю, отсыплю. Я ему говорю: Ты просто пойми, бегать там во время боя, особенно если у тебя тут грязь и прочее-прочее, стрёмно. Ты быстрее парней потеряешь, из-за того, что они себе ноги переломают, чем затрёхсотятся. Командир отделения: Я всё понял. Я всё сделаю. Я ему: Ну, лады, договорились.
Мы пошли дальше. На что еще внимание обратил, что у ребят на позициях было чисто, то есть никаких ни бутылок, ни коробок от сухпая, ни бумажек. Парни соблюдали порядок и чистоту, потому что хохлы тоже не придурки, они вычисляют быстро. Где горы мусора, там люди, а раз там люди, значит будет прилёт.
Я когда гуманитарку возил, часто видел у армейцев… У них то ли голова не работает, то ли чего…какое-то безответственное отношение ко всему этому. Потом из-за этого бардака всё так плохо и заканчивается.
Мы двинулись дальше, доктор остался у первого пострадавшего, у которого ноги. А мы по позиции прошли, собрали командиров отделений, Арго подошел, командиры групп. Мы побеседовали. Вроде хохлы не так сильно досаждают, вроде пока спокойно. Самое главное, что на позициях порядок, люди на местах, фишки стоят. Ребята сытые, вода есть, всё есть.
Я понимаю, почему мой первый командир взвода, когда мы ехали, сказал, что проектанты хорошие бойцы, они дисциплинированные и очень боевые. И если ты им приказ отдаешь, то ребята его выполняют. С ними действительно легче воевать.
Потом подошел доктор, он посмотрел двоих ребят, у которых были проблемы с ногами. Одного нормально всё, он спокойно может остаться, а у второго – пулемётчика с позывным Подольск, надо забирать. Ногу здорово раздуло, она красно-синего цвета, там вообще неизвестно было, чем это может закончится.
Мы с ребятами попрощались и двинулись в обратный путь. Я попрощался с Арго, обнялись с ним. Вот эта встреча с ним была последняя. Осенью 2023 года сообщили, что Арго погиб. А в тот день мы были уверены, что еще нормально повоюем.
Мы двинулись по траншее, и когда подошли к той части, где была болотная жижа, то сзади заорали «воздух!». Мы шли в таком порядке: Практик и Подольск впереди, за ними шел Малик, я шел за Маликом.
Как только этот крик раздался, то я сразу же нырнул в эту жижу. Лежу, уткнулся лицом в дно, в голове одно – мародёрка торчит над поверхностью. Что-то над нами с грохотом пролетело, ударило, взрыв. Чуть выждали, подскочили грязные, ну, как будто в цементно-песчаный раствор занырнули. С нас всё стекает, мы мокрые. Мы прибавили шагу, рванули и, вдруг, я ногой за что-то цепляюсь. Такое ощущение было, что нога в петлю попала.
И меня вот этот момент, то, что я опять с головой окунулся в эту грязь, так выбесил. Я как пошел ругаться матом, хотя, если честно, там на фронте я не ругался.
У нас как-то раз был такой случай. Позиции начали хохлы обстреливать, дело было под Кадемой. Мы в окопы занырнули и тут приход прям рядом-рядом. Короче говоря, на меня не то, что стенки окопа осыпались, меня засыпало. Когда стрельба закончилась, хохлы успокоились, я выскакиваю, стряхиваю с себя всю эту грязь и ору: Хохлы – партнёры!!! Пацаны сначала молчали, потом как пошел дикий хохот. Малыш смотрит, смеётся и говорит: Наш интеллигентный Каспер выругался матом. Он сказал «п-а-р-т-н-ё-р-ы». Он еще это так растянул, сказав елейным голосом. Парни опять начали ржать. Я им тот день, действительно, сделал своей руганью.
Я выскочил из этой жижи, хочу идти, а у меня ногу держит. Я начал руками искать в чём дело и вдруг, что-то блеснуло. Я смотрю, а это медная струна, которой управляется ПТУР. То есть хохлы по нам зарядили из ПТУРА.
Я ногу распутал, двинулись дальше. Проходим мимо пулемётчика. А там один пулемётчик держит эту струну в руке, удивлённо на нас смотрит, и спрашивает: А это что такое? Малик поворачивается и говорит: Да ничего такого. Ты самое главное её руками не лови, когда мимо пролетает. Парень на него посмотрел непонимающе.
Мы пошли дальше. Поднялись на угол траншеи, а между этим углом траншеи и лесопосадки, куда нам было надо, находился блиндаж, где размещались наши соседи. У них старший был с позывным по имени монгольского военноначальника. Я, когда первый раз услышал, подумал «Ничего себе, какой начитанный дядька. Историк, раз себе такой позывной взял».
Потом с ним, когда в Луганске в госпитале пересекались, я у него про позывной спросил, он ответил: Ну, да, я историю люблю, особенно вот этот период и решил взять себе имя монгольского военноначальника.
А тут мы мимо них проходим. Он нам кричит: Ребята, давайте быстрее! Или прячьтесь или перебегайте! Сейчас хохлы работать начнут.
Мы прибавили темп, заскочили в лесопосадку и вышли на то место, где эта лесопосадки и другая лесопосадка сходились под прямым углом. И вот между ними поле подсолнечника – чертовы триффиды с тропой Хошимина.
Мы вышли на грунтовую дорогу, решили чуть передохнуть, у Подольска нога заболела. Он рядом с дорогой сразу же на траву и завалился. И, вдруг, слышим от хохлов выход. А там из нашей траншеи, наш сектор был перпендикулярен склону, а на этом склоне сидели хохлы. И они, в принципе, вот эту нашу всю траншею видели и могли работать по всей её длине. Видели и посадку.
Слышим выстрел, и у меня, наверное, каждая клеточка заорала: Саня, это твоё! Я ныряю на землю, там какая-то ложбинка была. Причем ямка маленькая оказалась, у меня тело разместилось, а ноги от колен на поверхности оказались. И я их, как балерина, в первую позицию положил на землю, а сам про себя: только бы не зацепило, только бы не прилетело.
Эта хрень рванула. Кто-то из ребят заорал. Малик закричал: Подольск! Ты на открытке лежишь! Я выскакиваю, бегу к Подольску, а он лежит не под деревом, а действительно на открытке. Я его хватаю за капюшон и в первые же кусты.
Доктор наш бросился к тому парню, что закричал. Тут бахнуло еще раз. У меня мозг: Саня, это опять твоё. А у меня прям чуйка была на эти все прилёты-приходы. Голова подсказывала о том, что это к тебе летит или летит в сторону.
У нас как-то раз к вечеру, я еще в отделении Малого был, часов в 6 вечера, вдруг, заработал танк. Я был на фишке. Первый прилёт был метрах в 300 от нашей фишки, ближе к группе Стерха. Малой с ним связался: Ты как? Он отвечает: Всё нормально, недолёт. Эти второй раз бахнули и в этот раз снаряд упал ближе к нам, до нас метров 150 было.
Малой быстро связался по рации со штабом и говорит, что у нас начались осадки и собирается группу с позиции чуть отвести, потому что будет сейчас накрытие. Мы быстро похватали броники, разгрузки, каски. Быстро выскочили из позиции в лощинку и отбежали метров на 100. Там еще балка была. Мы по ней поднялись и стали контролировать наш склон, потому что хохлы могли отработать и накатик нам устроить. Танк еще раза три, наверное, бахнул. Мы смотрим, приходы были практически по нашим позициям. Мы минут 30 посидели в этой балке, осмотрелись и пошли к себе на позиции.
Приходим, а самый ближний прилёт по воронке метрах в 25 от окопов. Я к своему окопу подхожу, а у меня там осколок лежит, длинной в сантиметров 10, толстый, весь в зазубринах. Я его взял рукой, а он еще реально горячий. Тяжёлый такой. Я не знаю, он от прилёта залетел так чётко туда или может быть это был «вертолётик».
«Вертолётик» — это когда осколок попадает в крону деревьев, у него начинает скорость гаситься, он начинает вращаться вокруг своей оси, и у него жужжанье, как будто это вертолёт. Ну, то ли вертолётик, то ли прилёт, а в результате это было в моём окопе.
Я его забрал и засунул к себе в рюкзак к той пуле, которая там уже лежала. Там еще один осколок был, тоже рядом со мной в своё время приземлился.
И вот когда хохлы второй раз бахнули, бросился на землю. Эта граната, а стреляли из СПГ, летит с таким визгом, как будто большим сверлом камень режут. Не то что барабанные перепонки, у тебя душу раздирает. Я вытянулся, а в голове: Саня, ты - придурок. Каску в машине оставил.
Я вытянулся, как будто собираюсь баттерфляем плыть. Руки тоже вытянул, плечами и бицепсом часть головы себе прикрыл. В это время бахнуло. А Практик в это время пацану – штурмовику оказывал помощь, он не успел залечь и ему прилетело. Практик закричал. Я голову поднимаю, смотрю, Малик к нему бросился.
А когда разрыв был, у меня было такое ощущение, будто по плечу чем-то горячим провели. Я глаза налево скосил и вижу, что куртка, которую мне Малой подарил, на плече какие-то кровавые обрывки и белый дымок такой поднимается. И самое интересное, что боли, в принципе, нет.
Я Малику кричу о том, что меня затрёхсотило. Малик: Ты сам себя обработаешь? Я: Да, проблем нет. Он: Я разберусь с Практиком, а потом к тебе. А у Практика потом оказалась штука такая неприятная. У него два или три ранения и один из осколков вошел в бок, царапнул по позвонку, сломал ребро, пробил лёгкое и остановился около аорты. В общем из него кровь неплохо так хлестала.
А я снял с себя разгрузку, снял куртку, достал аптечку. В принципе боли не было, да и крови я не видел, чтобы натекало. Тут ко мне подползает Малик: Как у тебя дела? Я ему показываю. Он: Я тебя сейчас перевяжу. Тебя уколоть? Я: Нет, не надо, всё нормально. Боли нет.
Он говорит: Что будем делать? Будем твою компрессионнку резать или снимешь? А у меня хоккейное компрессионное бельё фирмы Under Armour, ну, кто в хоккее, тот поймёт. Штука отличная, правда дорогая. Служит она здорово.
Я Малику говорю, конечно, режь, потому что начинать раздеваться, стягивать через себя – это смерти подобно будет. Он нож схватил, вспорол «меня», начал плечо обрабатывать и такой говорит: Слушай, а у тебя еще одно ранение на груди. Я смотрю, а там даже не то, что рана, а такая типа ссадинка, струйка крови уже высохла. Даже ничего не текло.
Я Малику говорю: Да это, наверное, фигня какая-то. Малик: Нет, это тебе точно прилетело. Это потом в Москве, когда мне операцию сделали, я очнулся после наркоза. Ко мне хирург заходит и говорит: Ну, Саня, ты, конечно, товарищ везучий. Я: Это почему? Он говорит: Хорошо, что в молодые годы ты себе грудь накачал.
Смотрит и продолжает: Понимаешь, у тебя осколок не дошел 2 миллиметра до подключичной артерии. У тебя, в принципе, смертельное ранение. Ты бы там вытек вовнутрь, и никто бы ничего не понял. А толщина твоих мышц этот осколок и задержала. Но это было потом.
А на данный момент я этому ранению не придал особо большого значения. А хохлы перенесли огонь дальше по лесопосадке чуть правее. Малику говорю: Надо отсюда рвать когти. Он: Полностью с тобой согласен. Плюс Подольск со своей ногой, доктор, этих надо еще вытаскивать.
Малик говорит: Давай выйдем на эту просёлочную дорогу и мы рванём по ней вдоль лесопосадки. Я говорю: Нет, давай мы по другому сделаем. Он: Как? Я: По борзому. Он: То есть? Я объясняю: Ну, нам же нужна эта лесопосадка, другой катет. Ну, и давай мы по этой тропе Хошимина и побежим.
Он смотрит на меня: Ты с ума сошел? Мы по открытке побежим. Я: Так в этом и прикол. Они чешут сейчас лесопосадку. Пока они с птички нас увидят, пока они настроятся, а может и не будут перенастраиваться, мы её перебежим. Малик посидел пару секунд, подумал и сказал: Хорошо. Давай так и сделаем.
Мы выдвинулись к грунтовке, подтащили Практика, Подольск подошел со своим пулемётом и Малик, ну, всё, давай. Я: Как? Он: По твоему плану, по борзому, но ты побежишь первым. Я: Ну, хорошо, нет проблем. И я рванул.
Скоро выйдет продолжение, а пока читайте интервью с танкистом ЧВК Вагнер.