
В конце апреля в социальных сетях разгорелся скандал из-за того, что в одну из школ Подмосковья на «Урок мужества» пришёл бывший боец СВО Александр Глазов. В 2019 году его осудили за склонение детей к суициду, позднее Глазов вступил в ЧВК «Вагнер». В руководстве школы заявили, что не знали о прошлом мужчины.
Фотографию с мероприятия ещё в октябре 2023 года опубликовала организация «Боевое братство», но внимание на неё обратили только в апреле нынешнего года.
«Да, это он. Но он был на СВО в составе подразделения «Вагнер». Искупил свою вину. Награжден государственной медалью «За отвагу» и медалями ДНР — «За отвагу» и «За взятие Бахмута». Ранен — без глаза, без пальцев», — сообщили в организации.
В марте 2019 года Люберецкий городской суд Московской области приговорил Глазова к шести годам колонии строгого режима по статье «Организация деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства».

Александр Глазов рассказал главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой о том, из-за чего попал в тюрьму, как детские песенки спасали от страха и почему, несмотря на всё пережитое, совсем не жалеет об участии в СВО.
- Александр, у вас есть награды за отвагу и за взятие Бахмута. За что вы их удостоены?
- Всё произошло неожиданно. Это было моё первое боевое задание. Наша группа из десяти человек пошла на штурм укрепрайона ВСУ. Мы его быстро взяли и доложили об этом нашим непосредственным командирам.
- Вы коротко и сухо сказали: «Быстро взяли укрепрайон».
Я уверена, за этим стояло что-то невообразимое.- Мы подошли сзади и неожиданно закидали противника гранатами. ВСУ открыли стрельбу, но на этом всё закончилось. Когда мы убедились, что точно заняли позиции, выставили наблюдателей. А на следующее утро, примерно в 9 часов, они перешли в контратаку. Прилетели вражеские «птички» и начали за нами следить.
- А что чувствует человек, когда понимает, что за ним наблюдает враг? И что сейчас он будет действовать?
- Таких мыслей у меня не было. Я эту «птичку» сразу заметил. Потом выяснилось, что это был не наш дрон, а вражеский. Мы знали, что ВСУ находились примерно в 500 метрах от наших позиций. И они начали по нам работать.
Стрелял 120-й миномет и «сапог» (орудие на треноге, которое бьёт как РПГ, только помощнее). Выезжала боевая техника: разгружалась, отстреливалась, уезжала. Всё это продолжалось довольно долго. Заместитель моего командира погиб от попадания осколка.
- Это произошло рядом с вами? Вы видели, как он погиб?
- Это произошло чуть вдалеке от меня. Да, я видел. Мне больно об этом вспоминать. Я понимаю, что это война, но пережить это очень сложно.
- В пылу боя вы успели осознать, что погиб человек, которого вы знали? Или всё происходит молниеносно, а уже потом вы к этому мысленно возвращаетесь?
- Да-да, всё произошло внезапно. В момент боя было не до этого. Тем более, что украинские прилёты были все ближе и ближе. Произошёл взрыв, меня аж подкинуло. Я потерял не только каску, но и бронежилет. В этом бою я получил первое осколочное ранение. Я должен был уйти, но так как украинцы быстро сработали, мне пришлось собирать испорченное оружие боевых товарищей. А потом, когда у нас уже оставалось три человека, мы за сутки дошли до нашего лагеря. И только потом я получил команду направиться в госпиталь. Кстати, мне приказали собрать оружие уже в тот момент, когда у меня была контузия.
- То есть у вас была контузия, а вам дали ещё один приказ?
- Да. Но это был даже не приказ, а просьба. Я сам сказал, что у меня еще есть силы и что я могу идти.
- Как же вы могли выполнять задания в таком состоянии?
- Я не мог отказаться, потому что у третьего нашего бойца была контузия ещё тяжелее, чем у меня. Он вообще не мог никуда идти.
- А зачем понадобилось собирать оружие? Чтобы не досталось ВСУ?
- Да. Потому что украинцы могли воспользоваться нашим же оружием против нас. У нас там было тяжелое вооружение (пулемёты и РПГ). Я набрался сил и сказал командиру, что пойду с ним. Ведь по одному ходить нельзя ни в коем случае. Вдруг ты не дойдёшь или пойдёшь в сторону ВСУ.
- Был страх, когда собирали оружие?
- Побаивался. Но когда я дошёл до наших окопов, у меня прямо перед глазами встала картина боя — как мои товарищи погибали от осколочных ранений.
- Вы зашли в окопы, где лежали тела наших бойцов?
- Да. Сначала мы вытащили раненых, а потом — убитых. Да, они лежали там. Понятно, раненых мы повытаскивали, а погибших доставали позже.
- Что вы чувствовали, когда смотрели на наших погибших бойцов?
- Я подумал, как тяжело будут переживать их гибель их родные. Не дай Бог, если у них еще и дети есть. Они полегли за нас всех. Все, кто там остался — настоящие герои, которые не побоялись взять оружие и пойти на СВО.
- Эта картинка часто встаёт у вас перед глазами?
- Она приходит неожиданно. Иногда раз в неделю, иногда больше. Это будет со мной до конца. Тем более, я получил еще две тяжёлые контузии. Пытаюсь вылечиться, но пока безрезультатно.
- Эти картины, которые невозможно забыть — они мешают? Или делают человека лучше?
- Человек, который возвращается с СВО, меняется. Если он был плохим, то в 90% случаев меняется в лучшую сторону. Потому что он начинает ценить жизнь, потому что он воевал за интересы России. Агрессивными становятся минимальное количество людей.
- А вы поменялись?
- Да. Теперь вместо того, чтобы после работы лежать на диване и смотреть телевизор, я занимаюсь благими делами.
- Кем вы работаете?
- Работаю на складе по фильтрации воды.
- Вы можете работать без пальцев?
- Могу. Я научился мелкой моторике. Только шить не могу. Всё остальное делаю.
Помимо основной работы я занимаюсь гуманитарной помощью, которую отвожу на фронт. Я состою в одном закрытом телеграм-канале (сейчас там 4 тысячи подписчиков). Там мне помогли решить ряд вопросов, когда я после ранения вернулся в Москву на постоянное место жительства: как получить инвалидность, к кому лучше обратиться, какие документы нужны. Со временем мне там предложили заняться сборами на гуманитарную помощь.
Мы также стали ходить по школам, проводить уроки мужества. Приходили к директорам, договаривались о деталях, проводили занятия, где рассказывали о себе и отвечали на вопросы учеников.
Конечно, я им не рассказываю, сколько людей убил. Потому что у детей психика разная. Но иногда мы для старшеклассников показываем видеоролики. В классе при этом присутствуют учителя, ветераны СВО и участники других локальных конфликтов. Записи уроков потом выкладываются в открытый доступ.
- Раз уж вы сами завели разговор о школе, почему вы подписали контракт?
- Потому что не хотел, чтобы нацисты ходили по нашей русской матушке-земле.
- Тогда вы находились в местах лишения свободы?
- Да. Я был осуждён по 110-й статье — «Доведение до самоубийства». Тогда была очень популярная игра «Синий Кит». А у меня самого двое детей (тогда они были несовершеннолетними). Я не хотел, чтобы они в неё играли. И решил посмотреть, откуда идёт эта ниточка.
- Вы хотели проверить логику игры, чтобы защитить своих детей, а потом втянулись?
- Да. Я довольно быстро нашел группу из 12-15 человек, со мной связался куратор. Мы начали играть. Потом я вышел из этой группы. Куратор поинтересовался, почему я это сделал. Я объяснил. Потом он мне предложил сыграть тет-а-тет.
- А почему вы вышли?
- Потому что не хотел кончать жизнь самоубийством.
- Почему вы должны были это делать?
- Потому что кураторы ставили задание — довести человека, чтобы он спрыгнул с большой высоты.
- А зачем вы вообще в это ввязались?
- Потому что хотел понять, откуда появилась эта игра. Всё это длилось до декабря 2017 года, пока я не попал в психиатрическую больницу, где меня потом арестовали.
- Вы кого-то довели до самоубийства?
- Никого я не доводил. Меня подставили.
- А кто был пострадавшим?
- 23-летняя девушка. Она не умерла, её спасли. Я не знал точно, кто она такая. Я её ни к чему не принуждал. Она сама мне отправляла фотографии, на которых рисовала синего кита. Как потом мне объяснил адвокат, еще до этой игры она состояла на учёте в психиатрической больнице. Повторюсь, я не желал ей зла и ни на что её не провоцировал.
- А когда вы эту ниточку искали, не почувствовали, что явно заходите куда-то не туда?
- Нет. Но я догадывался, что за мной следят, не только по телефону. Я даже ожидал, что рано или поздно какой-нибудь куратор подойдет ко мне сзади и нападёт. Тем не менее, меня это не остановило.
- Вы хотите сказать, что за вами охотились?
- Да. Несколько раз мне домой присылали посылку с документами, где было подробно расписано, где работает моя жена и где живут моя мать, отец и сестра.
- А когда вы уехали на СВО, чувствовали себя дичью или охотником?
- Охотником. Там всё просто: либо ты убьёшь, либо тебя убьют.
- А ваше отношение к жизни изменилось после СВО?
- Изменилось. Я стал смотреть на жизнь более мирным взглядом и делать общее полезное дело. Внутри я никак не изменился, потому что я сам по себе спокойный человек. Если даже у меня с кем-то возникает конфликт, я не лечу на другого с кулаками. Пытаюсь решить спор словами.
- А какие сны вам снились в тюрьме?
- Снился отчим. Он сказал, что мне осталось чуть-чуть. А на следующий день отчим умер.
- Чем вы занимались в тюрьме?
- Вёл обычный для этого места образ жизни. Работал и участвовал в разных мероприятиях.
- Я много разговаривала со штурмовиками. Они говорят, что при первом штурме люди совсем не готовы к подобному шоку и стрессу.
- Да. У нас были ребята, которые до этого и в армии не служили. На словах воевать легко, а не деле — тяжело. Это же сразу видно, служил человек в армии или нет. Например, у него пальцы дрожат или глаза бегают. А вообще, любой человек чего-то боится, испытывает шок.
- Шок бывает, когда нужно пойти и взять позицию?
- Да. Кто-то не хочет, но приходится.
- А как себя заставляли?
- Я просто песенки пел. Иногда мысленно, иногда вслух.
- Какие?
- Детские. Например, из мультика про енота: «От улыбки хмурый день светлей». Когда её пел, страх сразу уходил.
- То есть вы пели песенку про енота, стреляя из автомата?
- Да. Мне это помогало. В стрессовой ситуации нужно думать о чем-нибудь приятном. Я даже некоторым бойцам говорил, что нужно спеть песенку, и всё пройдет.
- А на суде вы тоже думали о чём-то приятном?
- Я больше думал о том, что сказать на заседании.
- Ваш отчим долго вас воспитывал?
- С 14-15 лет.
- Он был для вас авторитетом?
- Да, он был хорошим человеком. Моя матушка не знала с ним ни горя, ни печали. Он действительно подарил ей счастье. И мне тоже. Он меня учил водить автомобиль и помогал в других вопросах.
- А что он сказал, когда выяснилось, что вы ввязались в эту авантюрную игру?
- Он об этом вообще не знал. Как и вся моя семья.
- Когда вас посадили, они спрашивали, за что?
- Матушка интересовалась. Она видела, что я с собой делаю. Советовала пойти в полицию.
- Вы сказали: «она видела, что я с собой делаю». Получается, вы не ценили свою жизнь?
- Просто эти кураторы были очень хитрыми.
- Они вами манипулировали?
- Может быть. Но не до конца.
- А когда вы уже находились на фронте, был момент, когда вы могли погибнуть, но буквально цеплялись за жизнь?
- Да. Я считал, что должен был погибнуть минимум четыре раза.
Однажды мы пошли на эвакуацию — вытаскивать наших ребят (наша позиция была ближе всех). Со мной был медик и три только прибывших бойца. В итоге мы пришли на вражескую позицию. Мы не заблудились, нас туда целенаправленно привели. ВСУ перехватили сигнал, связались с моей рацией и стали вести со мной переговоры. Я ничего не заподозрил, потому что они говорили на чистом русском языке.
Потом со мной смог связаться командир нашего штаба и приказал разворачиваться. Мы отошли от этой точки буквально десять метров. Там была лесополоса, а в трёх метрах от лесополосы была тропинка. Мы пошли назад. В этот момент я услышал в лесополосе хруст сломанной ветки. В этот момент кто-то из моих новобранцев крикнул: «Кто там?».
Началась перестрелка. Я стоял ближе к лесу, а два новеньких бойца стояли сзади меня. Один слева, другой справа. Одному пуля прилетела прямо в глаз. Он стоял в миллиметре от меня. Второй тоже погиб. Я за это себя терзаю до сих пор. За то, что не уберёг их.
- А за покончившую с собой девушку вы себя не терзаете?
- Почему не терзаю? Я тоже переживал, что с ней такое случилось.
- Просто мне показалось, что этих двух бойцов вы любили.
- Я переживаю за то, что вовремя не предупредил их. Хотя я им объяснил, что нужно и чего не нужно делать. Всё-таки я проходил срочную службу, знал кое-какие нюансы.
- Вы хотели бы избавиться от чувства вины?
- Хотел бы. Но сомневаюсь, что это возможно. Понимаете, когда командир ведёт отделение и гарантирует, что всё будет хорошо (например, что раненых точно вытащат), подчинённые идут за тобой уверенно. А тут получается, что я их не уберёг.
- А как их звали?
- У нас там имён не было. Только позывные. Один — «Мадьяр», другой — «Мил».
- Как вы думаете, почему в тот момент выжили?
- Меня как будто что-то берегло. Если я после таких сражений остался жив, наверное, я ещё чем-то полезен миру.
- А вину за девушку вы можете как-то искупить?
- Я думаю, это не простится здесь, в этом мире. Это может простить только Бог. Там меня будут судить.
- А вы сами себя простили?
- Нет, потому что она чуть не погибла из-за меня.
- Вы потеряли три пальца, потеряли глаз. Почему вы себя до сих пор не простили?
- Этого недостаточно. Я ведь ещё хотел остаться в армии. Только не на СВО, а поехать в Африку. Но меня не пускают. Я невыездной.
- Вернёмся к главному вопросу. Вы на войне искупали вину или добывали победу?
- И то, и другое. Во-первых, я хотел искупить свою вину кровью. Во-вторых, я бы хотел, чтобы наше государство победило. Чтобы наши дети не видели, что творится. Я не желаю зла никому, но война есть война. Мы должны бороться.
- А что вы еще должны были сделать, чтобы простить себя?
- Не знаю. Наверное, погибнуть.
- А вам легко кого-то простить?
- Я всегда таким людям говорю: «Бог простит, и я прощу». Я умею прощать. Даже если кто-то против меня снова совершит какой-то поступок, я к нему подхожу и напоминаю: «Ты же обещал этого не делать. Вот и не делай».
- На СВО вам снились сны?
- Каждую ночь. Снились тренировки и учения: как брать штурмом здания и как двигаться в лесополосах. Хотя мы на СВО особо и не спали. Скорее, дремали. В лучшем случае поспать удавалось два-три часа.
Я уже к тому моменту был командиром отделения. Всегда пытался понять, как лучше обойти противника или подкрасться к нему.
- Эти сны стали сниться чаще после гибели «Мадьяра» и «Мила»?
- Нет, они у меня и так были. Мне кажется, сны давали мне больше опыта.
- А как вы забрали тела убитых бойцов?
- Ночью, с помощью «кошек» — такие специальные крюки. Мы обязаны вытаскивать любого раненого. Погибших мы тоже стараемся вытащить максимально быстро, если там не идут жестокие бои.
- Стоит ли так рисковать ради умершего человека?
- Конечно. Во-первых, у каждого бойца дома есть родственники. Во-вторых, ВСУ и наёмники могли бы просто надругаться над телами наших товарищей. Жизнь, даже если она только что оборвалась, всё равно очень ценна.
- Вы воевали в отряде «Шторм». Сослуживцы не спрашивали вас, за что вы попали в этот практически штрафбат?
- Таких разговоров не было. Во-первых, Евгений Пригожин, когда приезжал в тюрьму, сразу сказал, что на фронт не могут поехать насильники и наркоманы. Во-вторых, вербовщики внимательно читали наши дела и проверяли нас на полиграфе. А на фронте об этом никто никого не спрашивал. Потому что мы сражались бок о бок.
- Давайте вернёмся к вашим наградам. Тот внезапный штурм — это самая страшная картина, которую вы видели? Или было что-то ещё?
- Это было самым страшным именно потому, что произошло неожиданно.
- Обычно солдаты не вглядываются в самые жуткие вещи, чтобы потом не носить это в себе всю жизнь.
- А разве можно по-другому?
- Например, я стараюсь не смотреть на лица мертвых.
- Я и не смотрел на лица мертвых. Просто, когда спрыгнул в окоп, картина боя внезапно возникла перед глазами.
- Учитывая, что это был ваш первый штурм, вы потом задумывались над тем, что тоже можете так лежать?
- На первом штурме я об этом не думал. Как мне и говорили, это то же самое, как первый раз прыгнуть с парашютом. Сначала непонятно, а на второй, третий и четвёртый раз приходит осознание, что можешь погибнуть.
- Чем закончилась та вылазка?
- Нормально закончилась. Забрали, удержали позицию, туда пришло подкрепление.
- А вы когда-нибудь видели врага вблизи?
- Иногда. На СВО же в основном работает артиллерия, прямого контакта как такового очень мало. Но всё равно бывали случаи, когда ВСУ находились в 20 метрах от нас. Мы даже слышали их храп, как они разговаривают.
- У вас была ненависть к этим храпящим в окопах мужчинам?
- Конечно. Они спят, а мы сделать практически ничего не можем.
- Вы их ненавидели не потому, что они наши враги, а потому что спят, а вы тоже хотите спать?
- Нет. Ненавидели потому, что это враги. Нам нужно было захватить позицию максимально быстро. Мы ждали оружия.
- А как вы отнеслись к недавнему скандалу, когда стали говорить, что вас нельзя пускать в школу к детям из-за вашего прошлого?
- Я и те люди, кто меня поддерживают, считали, что это просто зависть. Я ведь не в первый раз проводил открытые уроки. Нас уважают. Конкретно в ту школу, где меня выставили чуть ли не монстром, я приходил, чтобы поблагодарить детей за письма для солдат. Я получал их, когда лежал в госпитале. Они нас воодушевляют. Над одним я даже заплакал. От них плакали взрослые дяди по 40-45 лет. Они отходят в сторонку, а видно, что слёзы текут.
- А что вас заставляло плакать в детских письмах?
- Простые слова: «Возвращайтесь живыми и здоровыми. Вас дома все ждут». Мы в этот момент и правда верили, что нас дома ждут. Во-первых, это написали дети, а дети невинны. Во-вторых, ты сразу же переключаешься на гражданскую жизнь, на детей и родителей.
- А что, приходится забывать?
- Когда ты в бою — да. Думаешь о том, как выполнить приказ. В бою у тебя должна быть холодная голова. Если ты растерялся или загрустил, это может стоить тебе жизни.
- Получается, вы вернулись с фронта и ходили в школы, чтобы поблагодарить ребят за письма. А потом, когда в очередной раз пошли в школу в Подмосковье, вас в социальных сетях стали травить в духе «Такого человека нельзя близко подпускать к детям»?
- Именно эта история была в октябре. Меня попросили зайти в школу и поблагодарить детей. Я зашёл. Мы побеседовали 10-15 минут во время урока. А уже потом я начал ходить в школы вместе с «Боевым братством». Спросил, можно ли пойти с ними, и они согласились.
Потом, как я уже сказал, мы проводили уроки вместе с другими ветеранами СВО. С нами также были родственники погибших в других локальных конфликтах. Я кратко рассказал, каково побывать там. Родственники погибших еле-еле сдерживали слезы. Дети и учителя задавали вопросы: сколько весит моё снаряжение, как я получил ранения, какие задания выполнял? Или какова тактика боя, как попасть на СВО? Я по возможности отвечал.
- Когда разгорелся скандал в соцсетях, вам было обидно?
- Да, было обидно. Но я знал, что меня просто хотят очернить из-за того, чем я занимаюсь.
- А кто-нибудь сказал вам «спасибо» за то, что вы защищали Родину?
- Да, и не один раз. Глава муниципального образования благодарил, руку жал и приглашал на разные мероприятия.
- Пойдёте после всего этого?
- Да, буду ходить, потому что мы назад не сдаём.
- А глаз вы как потеряли?
- В том же бою. А тяжёлое ранение я получил непосредственно в тылу. Меня и одного моего бойца сняли с точки, чтобы взять новых людей и выдвинуться на другую позицию. Мы переночевали с бойцом в доме, в деревне было много мирных жителей. Я проснулся от холода, пошёл во двор, дров нарубил и вернулся.
Зашёл на кухню, света не было, все окна были занавешены одеялами. Я один край одеяла повесил на гвоздик — знал, что так делать нельзя, но всё-таки сделал. А оттуда упал запал от гранаты. Не знаю, кто его оставил. Возможно, мирный житель. Запал упал на подоконник. Я стал его смахивать — произошёл хлопок. Так я и получил тяжелое ранение.
- После этого вы вернулись в Москву?
- Не сразу. Месяц лежал в госпитале.
- А вы не пожалели, что подписали контракт, что там оказались?
- Не пожалел, потому что сейчас смотрю другими глазами на мир.
- У вас очень грустный взгляд. Отчего вам так тяжело?
- Я потерял своих друзей.
- Тех двоих, о которых вы говорили?
- Не только, были еще раненые и убитые. А когда мы пошли за ранеными бойцами, из-за меня двое ребят погибли.
- Если вам сейчас так тяжело, почему вы не жалеете, что там побывали?
- Потому что эта кампания открыла мне глаза на то, что такое жизнь. Жизнь — это когда человек радуется тому, что у него есть. Когда видит, как радуются и развиваются его дети.
- То есть сейчас у вас в жизни есть радость?
- Да.
- А как вы думаете, как человеку спастись в этой жизни?
- Нужно преодолеть страхи.
Свежие комментарии