На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

МОЯ СТРАНА

7 598 подписчиков

Свежие комментарии

  • Лев Добрый21 июля, 8:45
    Горбачёв и Ельцин предали народ ГДР, которые относились к нашей стране и нашим гражданам по-человечески!😱👈👍Рупор «Турецкого ...
  • Лев Добрый21 июля, 8:37
    Власть должна понять, что с фашистами иначе не делать мировой! ОНИ все 80 лет притаились и ждали, где можно нанести н...Рупор «Турецкого ...

Участник боев за Бахмут: В атаку я шёл под песенку из «Крошки енота»

В тяжелых боях Александр потерял глаз и три пальца
32K прочитали

В конце апреля в социальных сетях разгорелся скандал из-за того, что в одну из школ Подмосковья на «Урок мужества» пришёл бывший боец СВО Александр Глазов. В 2019 году его осудили за склонение детей к суициду, позднее Глазов вступил в ЧВК «Вагнер». В руководстве школы заявили, что не знали о прошлом мужчины.

Фотографию с мероприятия ещё в октябре 2023 года опубликовала организация «Боевое братство», но внимание на неё обратили только в апреле нынешнего года.

«Да, это он. Но он был на СВО в составе подразделения «Вагнер». Искупил свою вину. Награжден государственной медалью «За отвагу» и медалями ДНР — «За отвагу» и «За взятие Бахмута». Ранен — без глаза, без пальцев», — сообщили в организации.

В марте 2019 года Люберецкий городской суд Московской области приговорил Глазова к шести годам колонии строгого режима по статье «Организация деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства».

В тяжелых боях Александр потерял глаз и три пальца

Александр Глазов рассказал главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой о том, из-за чего попал в тюрьму, как детские песенки спасали от страха и почему, несмотря на всё пережитое, совсем не жалеет об участии в СВО.

- Александр, у вас есть награды за отвагу и за взятие Бахмута. За что вы их удостоены?

Всё произошло неожиданно. Это было моё первое боевое задание. Наша группа из десяти человек пошла на штурм укрепрайона ВСУ. Мы его быстро взяли и доложили об этом нашим непосредственным командирам.

- Вы коротко и сухо сказали: «Быстро взяли укрепрайон».

Я уверена, за этим стояло что-то невообразимое.

Мы подошли сзади и неожиданно закидали противника гранатами. ВСУ открыли стрельбу, но на этом всё закончилось. Когда мы убедились, что точно заняли позиции, выставили наблюдателей. А на следующее утро, примерно в 9 часов, они перешли в контратаку. Прилетели вражеские «птички» и начали за нами следить.

- А что чувствует человек, когда понимает, что за ним наблюдает враг? И что сейчас он будет действовать?

Таких мыслей у меня не было. Я эту «птичку» сразу заметил. Потом выяснилось, что это был не наш дрон, а вражеский. Мы знали, что ВСУ находились примерно в 500 метрах от наших позиций. И они начали по нам работать.

Стрелял 120-й миномет и «сапог» (орудие на треноге, которое бьёт как РПГ, только помощнее). Выезжала боевая техника: разгружалась, отстреливалась, уезжала. Всё это продолжалось довольно долго. Заместитель моего командира погиб от попадания осколка.

- Это произошло рядом с вами? Вы видели, как он погиб?

Это произошло чуть вдалеке от меня. Да, я видел. Мне больно об этом вспоминать. Я понимаю, что это война, но пережить это очень сложно.

- В пылу боя вы успели осознать, что погиб человек, которого вы знали? Или всё происходит молниеносно, а уже потом вы к этому мысленно возвращаетесь?

Да-да, всё произошло внезапно. В момент боя было не до этого. Тем более, что украинские прилёты были все ближе и ближе. Произошёл взрыв, меня аж подкинуло. Я потерял не только каску, но и бронежилет. В этом бою я получил первое осколочное ранение. Я должен был уйти, но так как украинцы быстро сработали, мне пришлось собирать испорченное оружие боевых товарищей. А потом, когда у нас уже оставалось три человека, мы за сутки дошли до нашего лагеря. И только потом я получил команду направиться в госпиталь. Кстати, мне приказали собрать оружие уже в тот момент, когда у меня была контузия.

- То есть у вас была контузия, а вам дали ещё один приказ?

Да. Но это был даже не приказ, а просьба. Я сам сказал, что у меня еще есть силы и что я могу идти.

- Как же вы могли выполнять задания в таком состоянии?

Я не мог отказаться, потому что у третьего нашего бойца была контузия ещё тяжелее, чем у меня. Он вообще не мог никуда идти.

- А зачем понадобилось собирать оружие? Чтобы не досталось ВСУ?

Да. Потому что украинцы могли воспользоваться нашим же оружием против нас. У нас там было тяжелое вооружение (пулемёты и РПГ). Я набрался сил и сказал командиру, что пойду с ним. Ведь по одному ходить нельзя ни в коем случае. Вдруг ты не дойдёшь или пойдёшь в сторону ВСУ.

- Был страх, когда собирали оружие?

Побаивался. Но когда я дошёл до наших окопов, у меня прямо перед глазами встала картина боя — как мои товарищи погибали от осколочных ранений.

- Вы зашли в окопы, где лежали тела наших бойцов?

Да. Сначала мы вытащили раненых, а потом — убитых. Да, они лежали там. Понятно, раненых мы повытаскивали, а погибших доставали позже.

- Что вы чувствовали, когда смотрели на наших погибших бойцов?

Я подумал, как тяжело будут переживать их гибель их родные. Не дай Бог, если у них еще и дети есть. Они полегли за нас всех. Все, кто там остался — настоящие герои, которые не побоялись взять оружие и пойти на СВО.

- Эта картинка часто встаёт у вас перед глазами?

Она приходит неожиданно. Иногда раз в неделю, иногда больше. Это будет со мной до конца. Тем более, я получил еще две тяжёлые контузии. Пытаюсь вылечиться, но пока безрезультатно.

- Эти картины, которые невозможно забыть — они мешают? Или делают человека лучше?

Человек, который возвращается с СВО, меняется. Если он был плохим, то в 90% случаев меняется в лучшую сторону. Потому что он начинает ценить жизнь, потому что он воевал за интересы России. Агрессивными становятся минимальное количество людей.

- А вы поменялись?

Да. Теперь вместо того, чтобы после работы лежать на диване и смотреть телевизор, я занимаюсь благими делами.

- Кем вы работаете?

Работаю на складе по фильтрации воды.

- Вы можете работать без пальцев?

Могу. Я научился мелкой моторике. Только шить не могу. Всё остальное делаю.

Помимо основной работы я занимаюсь гуманитарной помощью, которую отвожу на фронт. Я состою в одном закрытом телеграм-канале (сейчас там 4 тысячи подписчиков). Там мне помогли решить ряд вопросов, когда я после ранения вернулся в Москву на постоянное место жительства: как получить инвалидность, к кому лучше обратиться, какие документы нужны. Со временем мне там предложили заняться сборами на гуманитарную помощь.

Мы также стали ходить по школам, проводить уроки мужества. Приходили к директорам, договаривались о деталях, проводили занятия, где рассказывали о себе и отвечали на вопросы учеников.

Конечно, я им не рассказываю, сколько людей убил. Потому что у детей психика разная. Но иногда мы для старшеклассников показываем видеоролики. В классе при этом присутствуют учителя, ветераны СВО и участники других локальных конфликтов. Записи уроков потом выкладываются в открытый доступ.

- Раз уж вы сами завели разговор о школе, почему вы подписали контракт?

Потому что не хотел, чтобы нацисты ходили по нашей русской матушке-земле.

- Тогда вы находились в местах лишения свободы?

Да. Я был осуждён по 110-й статье — «Доведение до самоубийства». Тогда была очень популярная игра «Синий Кит». А у меня самого двое детей (тогда они были несовершеннолетними). Я не хотел, чтобы они в неё играли. И решил посмотреть, откуда идёт эта ниточка.

- Вы хотели проверить логику игры, чтобы защитить своих детей, а потом втянулись?

Да. Я довольно быстро нашел группу из 12-15 человек, со мной связался куратор. Мы начали играть. Потом я вышел из этой группы. Куратор поинтересовался, почему я это сделал. Я объяснил. Потом он мне предложил сыграть тет-а-тет.

- А почему вы вышли?

Потому что не хотел кончать жизнь самоубийством.

- Почему вы должны были это делать?

Потому что кураторы ставили задание — довести человека, чтобы он спрыгнул с большой высоты.

- А зачем вы вообще в это ввязались?

Потому что хотел понять, откуда появилась эта игра. Всё это длилось до декабря 2017 года, пока я не попал в психиатрическую больницу, где меня потом арестовали.

- Вы кого-то довели до самоубийства?

Никого я не доводил. Меня подставили.

- А кто был пострадавшим?

23-летняя девушка. Она не умерла, её спасли. Я не знал точно, кто она такая. Я её ни к чему не принуждал. Она сама мне отправляла фотографии, на которых рисовала синего кита. Как потом мне объяснил адвокат, еще до этой игры она состояла на учёте в психиатрической больнице. Повторюсь, я не желал ей зла и ни на что её не провоцировал.

- А когда вы эту ниточку искали, не почувствовали, что явно заходите куда-то не туда?

Нет. Но я догадывался, что за мной следят, не только по телефону. Я даже ожидал, что рано или поздно какой-нибудь куратор подойдет ко мне сзади и нападёт. Тем не менее, меня это не остановило.

- Вы хотите сказать, что за вами охотились?

Да. Несколько раз мне домой присылали посылку с документами, где было подробно расписано, где работает моя жена и где живут моя мать, отец и сестра.

- А когда вы уехали на СВО, чувствовали себя дичью или охотником?

Охотником. Там всё просто: либо ты убьёшь, либо тебя убьют.

- А ваше отношение к жизни изменилось после СВО?

Изменилось. Я стал смотреть на жизнь более мирным взглядом и делать общее полезное дело. Внутри я никак не изменился, потому что я сам по себе спокойный человек. Если даже у меня с кем-то возникает конфликт, я не лечу на другого с кулаками. Пытаюсь решить спор словами.

- А какие сны вам снились в тюрьме?

Снился отчим. Он сказал, что мне осталось чуть-чуть. А на следующий день отчим умер.

- Чем вы занимались в тюрьме?

Вёл обычный для этого места образ жизни. Работал и участвовал в разных мероприятиях.

- Я много разговаривала со штурмовиками. Они говорят, что при первом штурме люди совсем не готовы к подобному шоку и стрессу.

Да. У нас были ребята, которые до этого и в армии не служили. На словах воевать легко, а не деле — тяжело. Это же сразу видно, служил человек в армии или нет. Например, у него пальцы дрожат или глаза бегают. А вообще, любой человек чего-то боится, испытывает шок.

- Шок бывает, когда нужно пойти и взять позицию?

Да. Кто-то не хочет, но приходится.

- А как себя заставляли?

Я просто песенки пел. Иногда мысленно, иногда вслух.

- Какие?

Детские. Например, из мультика про енота: «От улыбки хмурый день светлей». Когда её пел, страх сразу уходил.

- То есть вы пели песенку про енота, стреляя из автомата?

Да. Мне это помогало. В стрессовой ситуации нужно думать о чем-нибудь приятном. Я даже некоторым бойцам говорил, что нужно спеть песенку, и всё пройдет.

- А на суде вы тоже думали о чём-то приятном?

Я больше думал о том, что сказать на заседании.

- Ваш отчим долго вас воспитывал?

С 14-15 лет.

- Он был для вас авторитетом?

Да, он был хорошим человеком. Моя матушка не знала с ним ни горя, ни печали. Он действительно подарил ей счастье. И мне тоже. Он меня учил водить автомобиль и помогал в других вопросах.

- А что он сказал, когда выяснилось, что вы ввязались в эту авантюрную игру?

Он об этом вообще не знал. Как и вся моя семья.

- Когда вас посадили, они спрашивали, за что?

Матушка интересовалась. Она видела, что я с собой делаю. Советовала пойти в полицию.

- Вы сказали: «она видела, что я с собой делаю». Получается, вы не ценили свою жизнь?

Просто эти кураторы были очень хитрыми.

- Они вами манипулировали?

Может быть. Но не до конца.

- А когда вы уже находились на фронте, был момент, когда вы могли погибнуть, но буквально цеплялись за жизнь?

Да. Я считал, что должен был погибнуть минимум четыре раза.

Однажды мы пошли на эвакуацию — вытаскивать наших ребят (наша позиция была ближе всех). Со мной был медик и три только прибывших бойца. В итоге мы пришли на вражескую позицию. Мы не заблудились, нас туда целенаправленно привели. ВСУ перехватили сигнал, связались с моей рацией и стали вести со мной переговоры. Я ничего не заподозрил, потому что они говорили на чистом русском языке.

Потом со мной смог связаться командир нашего штаба и приказал разворачиваться. Мы отошли от этой точки буквально десять метров. Там была лесополоса, а в трёх метрах от лесополосы была тропинка. Мы пошли назад. В этот момент я услышал в лесополосе хруст сломанной ветки. В этот момент кто-то из моих новобранцев крикнул: «Кто там?».

Началась перестрелка. Я стоял ближе к лесу, а два новеньких бойца стояли сзади меня. Один слева, другой справа. Одному пуля прилетела прямо в глаз. Он стоял в миллиметре от меня. Второй тоже погиб. Я за это себя терзаю до сих пор. За то, что не уберёг их.

- А за покончившую с собой девушку вы себя не терзаете?

Почему не терзаю? Я тоже переживал, что с ней такое случилось.

- Просто мне показалось, что этих двух бойцов вы любили.

Я переживаю за то, что вовремя не предупредил их. Хотя я им объяснил, что нужно и чего не нужно делать. Всё-таки я проходил срочную службу, знал кое-какие нюансы.

- Вы хотели бы избавиться от чувства вины?

Хотел бы. Но сомневаюсь, что это возможно. Понимаете, когда командир ведёт отделение и гарантирует, что всё будет хорошо (например, что раненых точно вытащат), подчинённые идут за тобой уверенно. А тут получается, что я их не уберёг.

- А как их звали?

У нас там имён не было. Только позывные. Один — «Мадьяр», другой — «Мил».

- Как вы думаете, почему в тот момент выжили?

Меня как будто что-то берегло. Если я после таких сражений остался жив, наверное, я ещё чем-то полезен миру.

- А вину за девушку вы можете как-то искупить?

Я думаю, это не простится здесь, в этом мире. Это может простить только Бог. Там меня будут судить.

- А вы сами себя простили?

Нет, потому что она чуть не погибла из-за меня.

- Вы потеряли три пальца, потеряли глаз. Почему вы себя до сих пор не простили?

Этого недостаточно. Я ведь ещё хотел остаться в армии. Только не на СВО, а поехать в Африку. Но меня не пускают. Я невыездной.

- Вернёмся к главному вопросу. Вы на войне искупали вину или добывали победу?

И то, и другое. Во-первых, я хотел искупить свою вину кровью. Во-вторых, я бы хотел, чтобы наше государство победило. Чтобы наши дети не видели, что творится. Я не желаю зла никому, но война есть война. Мы должны бороться.

- А что вы еще должны были сделать, чтобы простить себя?

Не знаю. Наверное, погибнуть.

- А вам легко кого-то простить?

Я всегда таким людям говорю: «Бог простит, и я прощу». Я умею прощать. Даже если кто-то против меня снова совершит какой-то поступок, я к нему подхожу и напоминаю: «Ты же обещал этого не делать. Вот и не делай».

- На СВО вам снились сны?

Каждую ночь. Снились тренировки и учения: как брать штурмом здания и как двигаться в лесополосах. Хотя мы на СВО особо и не спали. Скорее, дремали. В лучшем случае поспать удавалось два-три часа.

Я уже к тому моменту был командиром отделения. Всегда пытался понять, как лучше обойти противника или подкрасться к нему.

- Эти сны стали сниться чаще после гибели «Мадьяра» и «Мила»?

Нет, они у меня и так были. Мне кажется, сны давали мне больше опыта.

- А как вы забрали тела убитых бойцов?

Ночью, с помощью «кошек» — такие специальные крюки. Мы обязаны вытаскивать любого раненого. Погибших мы тоже стараемся вытащить максимально быстро, если там не идут жестокие бои.

- Стоит ли так рисковать ради умершего человека?

Конечно. Во-первых, у каждого бойца дома есть родственники. Во-вторых, ВСУ и наёмники могли бы просто надругаться над телами наших товарищей. Жизнь, даже если она только что оборвалась, всё равно очень ценна.

- Вы воевали в отряде «Шторм». Сослуживцы не спрашивали вас, за что вы попали в этот практически штрафбат?

Таких разговоров не было. Во-первых, Евгений Пригожин, когда приезжал в тюрьму, сразу сказал, что на фронт не могут поехать насильники и наркоманы. Во-вторых, вербовщики внимательно читали наши дела и проверяли нас на полиграфе. А на фронте об этом никто никого не спрашивал. Потому что мы сражались бок о бок.

- Давайте вернёмся к вашим наградам. Тот внезапный штурм — это самая страшная картина, которую вы видели? Или было что-то ещё?

Это было самым страшным именно потому, что произошло неожиданно.

- Обычно солдаты не вглядываются в самые жуткие вещи, чтобы потом не носить это в себе всю жизнь.

- А разве можно по-другому?

- Например, я стараюсь не смотреть на лица мертвых.

Я и не смотрел на лица мертвых. Просто, когда спрыгнул в окоп, картина боя внезапно возникла перед глазами.

- Учитывая, что это был ваш первый штурм, вы потом задумывались над тем, что тоже можете так лежать?

На первом штурме я об этом не думал. Как мне и говорили, это то же самое, как первый раз прыгнуть с парашютом. Сначала непонятно, а на второй, третий и четвёртый раз приходит осознание, что можешь погибнуть.

- Чем закончилась та вылазка?

Нормально закончилась. Забрали, удержали позицию, туда пришло подкрепление.

- А вы когда-нибудь видели врага вблизи?

Иногда. На СВО же в основном работает артиллерия, прямого контакта как такового очень мало. Но всё равно бывали случаи, когда ВСУ находились в 20 метрах от нас. Мы даже слышали их храп, как они разговаривают.

- У вас была ненависть к этим храпящим в окопах мужчинам?

Конечно. Они спят, а мы сделать практически ничего не можем.

- Вы их ненавидели не потому, что они наши враги, а потому что спят, а вы тоже хотите спать?

Нет. Ненавидели потому, что это враги. Нам нужно было захватить позицию максимально быстро. Мы ждали оружия.

- А как вы отнеслись к недавнему скандалу, когда стали говорить, что вас нельзя пускать в школу к детям из-за вашего прошлого?

Я и те люди, кто меня поддерживают, считали, что это просто зависть. Я ведь не в первый раз проводил открытые уроки. Нас уважают. Конкретно в ту школу, где меня выставили чуть ли не монстром, я приходил, чтобы поблагодарить детей за письма для солдат. Я получал их, когда лежал в госпитале. Они нас воодушевляют. Над одним я даже заплакал. От них плакали взрослые дяди по 40-45 лет. Они отходят в сторонку, а видно, что слёзы текут.

- А что вас заставляло плакать в детских письмах?

Простые слова: «Возвращайтесь живыми и здоровыми. Вас дома все ждут». Мы в этот момент и правда верили, что нас дома ждут. Во-первых, это написали дети, а дети невинны. Во-вторых, ты сразу же переключаешься на гражданскую жизнь, на детей и родителей.

- А что, приходится забывать?

Когда ты в бою — да. Думаешь о том, как выполнить приказ. В бою у тебя должна быть холодная голова. Если ты растерялся или загрустил, это может стоить тебе жизни.

- Получается, вы вернулись с фронта и ходили в школы, чтобы поблагодарить ребят за письма. А потом, когда в очередной раз пошли в школу в Подмосковье, вас в социальных сетях стали травить в духе «Такого человека нельзя близко подпускать к детям»?

Именно эта история была в октябре. Меня попросили зайти в школу и поблагодарить детей. Я зашёл. Мы побеседовали 10-15 минут во время урока. А уже потом я начал ходить в школы вместе с «Боевым братством». Спросил, можно ли пойти с ними, и они согласились.

Потом, как я уже сказал, мы проводили уроки вместе с другими ветеранами СВО. С нами также были родственники погибших в других локальных конфликтах. Я кратко рассказал, каково побывать там. Родственники погибших еле-еле сдерживали слезы. Дети и учителя задавали вопросы: сколько весит моё снаряжение, как я получил ранения, какие задания выполнял? Или какова тактика боя, как попасть на СВО? Я по возможности отвечал.

- Когда разгорелся скандал в соцсетях, вам было обидно?

Да, было обидно. Но я знал, что меня просто хотят очернить из-за того, чем я занимаюсь.

- А кто-нибудь сказал вам «спасибо» за то, что вы защищали Родину?

Да, и не один раз. Глава муниципального образования благодарил, руку жал и приглашал на разные мероприятия.

- Пойдёте после всего этого?

Да, буду ходить, потому что мы назад не сдаём.

- А глаз вы как потеряли?

В том же бою. А тяжёлое ранение я получил непосредственно в тылу. Меня и одного моего бойца сняли с точки, чтобы взять новых людей и выдвинуться на другую позицию. Мы переночевали с бойцом в доме, в деревне было много мирных жителей. Я проснулся от холода, пошёл во двор, дров нарубил и вернулся.

Зашёл на кухню, света не было, все окна были занавешены одеялами. Я один край одеяла повесил на гвоздик — знал, что так делать нельзя, но всё-таки сделал. А оттуда упал запал от гранаты. Не знаю, кто его оставил. Возможно, мирный житель. Запал упал на подоконник. Я стал его смахивать — произошёл хлопок. Так я и получил тяжелое ранение.

- После этого вы вернулись в Москву?

Не сразу. Месяц лежал в госпитале.

- А вы не пожалели, что подписали контракт, что там оказались?

Не пожалел, потому что сейчас смотрю другими глазами на мир.

- У вас очень грустный взгляд. Отчего вам так тяжело?

Я потерял своих друзей.

- Тех двоих, о которых вы говорили?

Не только, были еще раненые и убитые. А когда мы пошли за ранеными бойцами, из-за меня двое ребят погибли.

- Если вам сейчас так тяжело, почему вы не жалеете, что там побывали?

Потому что эта кампания открыла мне глаза на то, что такое жизнь. Жизнь — это когда человек радуется тому, что у него есть. Когда видит, как радуются и развиваются его дети.

- То есть сейчас у вас в жизни есть радость?

Да.

- А как вы думаете, как человеку спастись в этой жизни?

Нужно преодолеть страхи.

Ссылка на первоисточник
Рекомендуем
Популярное
наверх