Европейские политики потеряли всякую связь с избирателями и действуют вопреки их желаниям, пишет UnHerd.
Уважение к народу воспринимается как слабость. Политики зашли в тупик, пообещав победу на Украине, и сегодня все их провалы дают о себе знать.
Мальком Кьеюне (Malcom Kyeyune)
Прошедшая неделя в шведской политике явила загадочный случай, когда собаке полагалось залаять, но она почему-то даже не гавкнула. В прошедшем мимо общественности пресс-релизе Центральный банк объявил, что потерял около 44 миллиардов крон (3,2 миллиарда фунтов стерлингов) и теперь нуждается в аналогичной сумме от государства, чтобы вернуться к минимальному уровню капитализации, предусмотренному законом. Для такой маленькой страны, как Швеция, сумма немаленькая: это половина того, что государство потратило на оборону в 2023 финансовом году.
Причины появления новой дыры в бюджете далеко не уникальны: как многие другие западные страны, Швеция привыкла к нулевым процентным ставкам — настолько, что приучилась считать их нормой, — и сейчас еле поспевает за новой реальностью, когда они подскочили в эпоху после пандемии. Вышло так, что центральный банк сыграл в игру “купи подороже и продай подешевле”: закупал облигации под низкие процентные ставки и начал их продавать, когда ставки резко выросли, а экономика начала ухудшаться.
Если кому-то хочется похвалить центральный банк так, что тому не поздоровится, можно сказать, что он в своих трудностях как минимум не одинок: от крайне похожих проблем страдает Великобритания, а значительная часть Европы вообще застряла в очень глубоком экономическом кризисе. Но это не отменяет факта: шведское государство собралось было наращивать расходы на оборону, чтобы противостоять “российской угрозе”, но затем выяснило, что в копилке не хватает необходимых средств. Таким образом назревает трудный выбор: либо правительство откажется от своих оборонных инвестиций (многие из которых насущно необходимы просто для того, чтобы восполнить переданное Украине), либо затянет пояс и пойдет на непопулярную жесткую экономию в других областях.
Можно было подумать, что бюджетная катастрофа такого масштаба получит широкую огласку — но как бы не так! Вместо этого публичная дискуссия в Швеции в последние дни сосредоточилась на совсем другой истории, которая на фоне удручающих новостей от центрального банка придает атмосферу абсурда не только конкретно шведской политике, но и европейской вообще.
В центре недавней драмы оказался спорный закон, призванный облегчить смену пола. Теоретически предполагалась до боли знакомая история культурной войны, так называемой идеологии “пробудизма” и политкорректных политиков, воюющих с якобы узколобыми консерваторами. Но порой правда оказывается богаче вымысла. Швецией сегодня управляют правые, а не левые, и проталкивает этот закон как раз либерально-консервативная Умеренная партия. Таким образом, премьер-министр Швеции Ульф Кристерссон возглавил кампанию по снижению возраста, когда можно менять юридический пол, с 18 до 16 лет, даже несмотря на то, что подавляющее большинство партийного электората выступает против. Словно этого мало, ему противится даже его собственная парламентская фракция, хотя ее и подхлестывают голосовать за. Наконец, с жесткой критикой выступили сами левые силы, глубоко встревоженные его обещаниями сделать необратимые хирургические вмешательства доступнее.
Иными словами, шведские правые вовсю проталкивают реформу с левым уклоном, которой не хотят даже обширные левые круги, которой противятся многие политики справа и которая идет вразрез с пожеланиями электората. Возникает недоумение: с чего вдруг "Умеренным" понадобилось тратить столько сил и энергии на проблему, которая лишь раззадорит собственных избирателей?
Если сделать шаг назад, станет ясно, что такой политический цирк благополучно вписывается в общеевропейскую модель. Хотя может показаться, что катастрофа центрального банка и кафкианский процесс пропихивания никому не нужного закона друг с другом никак не связаны, их лучше рассматривать как две стороны одной медали. Нынешние политики склонны считать, что главное — это произвести впечатление бурной деятельности, а к чему уж там эта деятельность в итоге приведет, совсем неважно.
И здесь будет нелишним взглянуть на остальную Европу: если не брать в расчет политическую элиту, у войны с фермерами в Нидерландах и Германии очень мало сторонников (а заклятых врагов наоборот хватает!), но она продолжается как ни в чем не бывало. Во Франции и Великобритании политики бьют в барабаны массовой мобилизации и заклинают вернуться к тотальной промышленной войне, хотя опросы показывают, что мало кто в ней заинтересован. Вместо того, чтобы прислушиваться к воле электората, все больше политиков, похоже, считают, что их работа — двигаться в направлении прямо противоположном. Давать людям то, чего они просят, по их мнению — признак слабости. Это же получается капитуляция перед “популизмом”! Если же, наоборот, открыто перечить людям, за вас голосовавшим, — вот это будет как раз “сила” и “храбрость” перед лицом толпы.
Как ни парадоксально, в каком-то смысле эта искаженная логика работает. Фактическое пространство для маневра съеживается: разворачивается деиндустриализация и понемногу сказывается обратный эффект от антироссийских экономических санкций. Таким образом популярные меры в арсенале у политиков на исходе. Европейские лидеры заведомо поставили себя в практически безвыходную ситуацию, суля полную победу на Украине, экономическое поражение России и даже экономическое размежевание и изоляцию Китаю. Сейчас все их начинания разваливаются, и последствия провалов начинают ощущаться. Европейский валютный союз явно хромал еще до начала полномасштабного конфликта на Украине и пандемии коронавируса. Промышленная модель Германии буксовала под натиском внутренних противоречий, а сам проект ЕС завяз как политически, так и экономически. Еще в 2015 году единственным “решением” ЕС в борьбе с экономической стагнацией в Италии стало отложить проблему в долгий ящик. И вот мы, кажется, окончательно зашли в тупик.
Вспоминается французский историк Жак Барзен, опубликовавший свою, пожалуй, величайшую работу “От рассвета к декадансу” в преклонном возрасте 93 лет. В наше время слово “декаданс” используется или как оскорбление, или для морального суждения, но сам Барзен, как известно, придерживался гораздо более тонкой точки зрения:
“Декаданс подразумевает всего лишь упадок. Это не значит, что живущим в такой период недостает энергии, таланта или нравственности. Напротив, это время действий, полное глубоких переживаний, но также исполненное беспокойства, поскольку утрачено четкое представление о дальнейшем пути и ощущение открытых возможностей. <...> Институты функционируют c трудом. Однако повторение и разочарование невозможно считать приемлемым результатом. Скука и усталость — вот величайшие двигатели истории”.
В случае со шведскими "Умеренными" может показаться, что барзеновская трактовка “декаданса” действительно работает. Нельзя сказать, что им недостает энергии: наоборот, они постоянно безумно заняты — стремясь к тому, чего сами не понимают и не желают. Похоже, что горизонт возможностей закрылся, остались лишь плохие варианты: они могут либо отказаться от своих клятв обеспечить стране надежную оборону, либо выполнить их посредством безжалостной экономии, однако эти меры явно воспримет в штыки электорат.
В результате мы имеем своего рода гипертрофию: политику, лишенную всякого смысла и значения. Однако "Умеренные" в этом не одиноки. Баталии, развернувшиеся между Риши Сунаком и Киром Стармером, представляют нам случай еще более вопиющий, когда элита напрочь оторвалась от собственного электората. Таким образом мы оказались в причудливой ситуации: в нашем мире популярность и уважение стали для западных политиков недостижимыми, а единственными реальными критериями успеха вскоре останутся непопулярность и народный гнев. Вот вам и приходится делать что-то, о чем вас никто не просил и что никому не нужно, — но по крайней мере вы не сидите без дела.
Мальком Кьеюне — независимый журналист из Уппсалы
Свежие комментарии